— В выборе будущей профессии мне помогла моя любовь к чтению. Как ни странно, первое знакомство с институтом, будущим университетом, состоялось еще в детстве, в 8-9 классе, когда мне попались книги Виталия Ивановича Лебедева, гуру наших историков и краеведов. Его «Легенда или быль: по следам засечных сторожей» была настолько увлекательна, что сомнений у меня не осталось – буду историком. Пензу я выбрала, потому что поступить на истфак в столице в середине 1980-х гг. было практически невозможно, хотя у меня была золотая медаль.

Год моего поступления был в определенном смысле историческим: как раз в этом году произошло разукрупнение факультета. Исторический факультет в структуре ПГПИ появился в 1943 г., в 1951 г. он был реорганизован в историко-филологический. А в 1986 г. произошло разделение на факультет русского языка и литературы и исторический факультет. И я поступила на исторический факультет.

Конечно, я не разочаровалась: мне очень нравилась и студенческая жизнь, и организация практик. Археологическая практика — это то, к чему я стремилась. Съездив на практику на 1-м курсе, потом ежегодно до 5-го курса летом мы были погружены в этот процесс. Археологическая практика была обязательной только после 1-го курса, но под руководством Виталия Ивановича студенты постоянно куда-нибудь выезжали: в археологические или музейные экспедиции — тогда была еще и музейная практика. Из одной поездки приезжали, в другую уезжали. Умудрились даже пионерскую практику пройти в экспедиции: вожатыми в археологическом лагере для школьников. Нам в этом отношении несказанно повезло: все лето — археологический лагерь. Соответственно, из тех, кто регулярно выезжает в экспедиции, собиралась компания, формировался круг единомышленников. Поэтому студенческое братство сохранилось, и мы, кто сдружились на практике, тесно общаемся до сих пор.

— У нас было очень специфическое время, чрезвычайно интересное. Может быть, нам даже в чем-то повезло, потому что, когда мы поступили в 1986 г., начинались процессы гласности, демократизации, началась реформа высшей школы. Студентам предоставили большую свободу, ввели свободное посещение, когда мы были на старших курсах. Здесь многое зависело от преподавателя, потому что одним из важных средств обучения и воспитания в высшей школе является личный пример. Если человек горит своим предметом, как горел Виталий Иванович Лебедев, то на лекции приходят все. Не сразу, но у нас появились новые формы занятий. Если на 1-м курсе в 1986 г. была классическая система образования: лекции слушаем, записываем, а на практических занятиях воспроизводим информацию, то в 1988–1989 гг. стали проводиться диспуты, даже суды над историей. Мы спорили по поводу отмены крепостного права, о революции 1905 г. Такие нестандартные формы нам очень нравились, и запоминались преподаватели, которые их применяли: Виталий Иванович Лебедев, Анатолий Сергеевич Касимов, Валентина Петровна Догаева.

Нам было интересно, потому что все постоянно менялось. Мы жили, что называется, на гребне волны этих изменений. Начали обучение с истории КПСС, да еще в течение двух семестров (маевки, съезды, пленумы). А когда оканчивали в 1991 г., не было такого предмета. И мы сдавали как государственный экзамен уже «Проблемы научного социализма», то есть должны были уже не славословить партию, а критиковать ее. Хотя Михаила Сергеевича сейчас вспоминают больше в критическом ключе, время перестройки было, безусловно, романтическим, потому что мы не просто ждали перемен, а перемен к лучшему. И мы видели, как что-то меняется и люди становятся добрее. И мы видели новые горизонты совершенно других отношений – гуманистических. Это было время идей гуманной педагогики, гуманизации образования, гуманизации отношения к ученику, к ребенку. Через педагогику и психологию мы это познавали и на практике пытались реализовать эти идеи. С другой стороны, формировалось критическое восприятие, может быть, чрезмерный скептицизм, потому что слишком резко сначала были сформированы какие-то мировоззренческие установки, а потом так же стремительно были разрушены теми же преподавателями.

Вся ранее запрещенная литература была опубликована в 1988–1990 гг. и далее. Всего этого мы начитались: начали с «Детей Арбата» Анатолия Рыбакова, а закончили «Архипелагом ГУЛАГ» Солженицына.

Насыщенное было время, интересное, хотя и сложное. Мне нравилось, что все менялось, как тогда, казалось, именно в направлении общей гуманизации. А потом начались проблемы потребительского характера, и, конечно, эту эпоху стали оценивать по-другому.

— В 1990-е гг. были большие финансовые проблемы, но мы набирали по 5 групп историков (когда я поступала в середине 1980-х гг., было 2 группы). Наверное, такая была социальная политика, что бюджетных мест на истфаке с каждым годом становилось все больше. В 1980–1990 гг. в массовом сознании существовала прочная установка: дети обязательно должны окончить вуз. И интерес к истории, к познанию будущего через прошлое был высоким. Это и объясняет востребованность факультета. На историческом факультете можно учиться и для собственного развития, ради удовольствия изучения истории.

Сейчас бюджетных мест очень мало – на два профиля 30 мест, и примерно столько же платных. Конечно, государство определяет, сколько вуз может подготовить выпускников за счет бюджета, ориентируясь на потребности рынка. Кроме того, тренд на получение высшего образования размывается. Появился Интернет, существуют широкие возможности для доступа к информации. Сегодня пять групп бюджетников мы, пожалуй, и не наберем.

Если говорить о современных проблемах вуза, то это, прежде всего, рост документооборота. Отчасти такое трепетное отношение к регламенту, к протоколу – побочное явление всеобщей цифровизации. Казалось бы, электронная среда нужна, чтобы облегчить наш труд, но она запрограммирована так, что каждое действие надо подтвердить, оформить да еще и актуализировать. А это значит, что каждый год из электронной среды мы должны выгрузить старую информацию и загрузить новую – подписанную, с печатями. И каждый год у нас какие-то изменения. Новая программа воспитания, например. Значит, мы все выгружаем, все переделываем, каждую программу дополняем ссылкой на новое инструктивное письмо из министерства и все обратно загружаем. Спокойного года, чтобы не нужно было менять документацию, у нас еще не было. Это зависит не от конкретного вуза, это бич современности в целом. Мы просто тонем в вале бумаг, и это очень мешает работать. Подготовить какой-нибудь дополнительный материал, интересное занятие уже не хватает времени. Скоро опять все будем переделывать, потому что нам обещают новую реформу. К новому учебному году ожидается новый стандарт и новый вал электронных и бумажных документов.

— Бакалавриат и магистратуру в свое время вводили непродуманно, поэтому эта система не прижилась. Бакалавриат имел бы определенную ценность, если бы давал уровень общеуниверситетской подготовки, но не профессиональной. Скажем, 2 года человек изучает общие предметы: историю, философию, информатику, математику, физкультуру. А потом уже специализируется и может одновременно работать по профилю. Например, углубленно изучать психологию и педагогику, потому что он решил стать учителем. В принципе, как необходимая ступень для повышения общего культурного уровня бакалавриат был бы полезен, наверное, всем. Можно сказать, что в СССР подобный тренд в целом формировался. Вся советская система развивалась в этом направлении: сначала всеобщее начальное образование, потом всеобщее 7-летнее, потом всеобщее 10-летнее и так далее. Но хочется обратить внимание, что сейчас ускорился темп изменения технологической культуры и информации. Меняются основы и возможности коммуникации в электронной среде. У поколения, которое мы учим, совершенно иные навыки по уровню доступа к информационным технологиям, где они моментально осваивают любое ноу-хау. И это наводит меня на мысль, что высшее образование в существующем объеме себя не оправдывает, как бы это ни было печально для нас, преподавателей. Оно слишком растянуто во времени, а студенты ориентированы на современный темп жизни и очень торопятся учиться, нередко в ущерб качеству, и работать хотят буквально после 1-2 курса. Понятно, что у них будет поверхностное знание, но попутно они смогут наверстать. Это, наверное, тренд времени: когда информации слишком много, досконально ее освоить невозможно. Можно лишь научиться поиску и критическому отбору, управлению информацией.

— Мне кажется, что время и обстоятельства принципиально не меняют предназначение вуза. Если мы хотим научить студента развиваться, к чему-то стремиться, то мы, преподаватели, не можем просто выполнять формальный минимум своих обязанностей. Научить любить свой предмет можно только через творчество, то есть организацию научной деятельности своей и студентов. Добровольный отказ от научной деятельности означает остановку в развитии, утрату сущности преподавателя высшей школы. Конечно, региональный вуз нельзя сравнить с Томским университетом или с МГУ. Но это не исключает возможности появления здесь настоящих исследований передового рубежа науки в разных областях. Все зависит от конкретного человека и его способности к творческой самореализации.

— Критиковать столичные вузы было бы не совсем верно, но за время моего деканства были неоднократные случаи, когда дети, поучившись 1-2 года в столичных вузах, возвращались домой и переводились в наш вуз, несмотря на утрату возможности получить столичное образование. И многие родители справедливо считают, что первый уровень образования лучше пройти дома, в более комфортных для студента условиях. В педагогическом институте мы стремимся сохранить определенный корпоративный дух, который выражается в особом коммуникативном пространстве, нацеленном на личностный рост, в доброжелательных отношениях между студентами, преподавателями, администрацией. У нас развито множество форм внеучебной деятельности, о чем мы рассказываем на страницах сети «ВКонтакте». Раньше многих абитуриентов привлекала возможность участия в КВН-движении, сейчас активно развиваются интеллектуальные состязания (движение ЧГК). Есть конкурс профессионального мастерства «Педагогический дебют», и студенты очень любят в нем участвовать. Нельзя не отметить и участие студентов в конкурсах художественной самодеятельности «Студенческая весна», в организации агитпоходов и т. д.

Словом, мы стараемся сформировать среду, в которой можно жить, общаться, учиться и получать от этого удовольствие. Надеюсь, что именно это будет привлекательным для абитуриентов.

— Сейчас много различного рода информационных технологий. У нас появляются аудитории, оборудованные всевозможными приспособлениями: камера на 360 градусов, система для голосования на диспутах, интерактивные доски, класс ноутбуков. Очень активно развивается проектная деятельность, и стандарт нас на это нацеливает. В учебный план включили предметы, которые учат проектированию, чтобы студенты сами могли что-то создать. Проект может быть как научной, так и социальной направленности, например помощь одиноким пожилым людям, популяризация памятников в соцсетях.

— Мы в свое время сезонами жили в палатках, а был период до пандемии, когда студенты не хотели ехать на археологическую практику — там же условия спартанские. Говорили: «У нас аллергия. Мы не можем жить в палатках, там антисанитария. Мы это есть не можем. Готовить на костре не можем».  А сейчас, после пандемии, опять вырос интерес к походной жизни. Даже те, кому противопоказано, стремятся поехать. В прошлом году выезжали в Астрахань: жара, насекомые, но тем не менее студенты остались довольны. Некоторые старшекурсники ездят вместе с первым курсом, так что преемственность восстановилась.