Чем дальше уходят от нас в историю горькие и славные четыре года Великой Отечественной войны, тем дороже память о людях, вынесших на своих плечах все ее тяготы и подаривших нам, своим потомкам, мир и саму жизнь. Мы, ныне живущие, всегда будем в долгу перед солдатами Победы, и наша священная обязанность — сохранить каждое слово их воспоминаний «о времени и о себе».

Сегодня исполнилось ровно 100 лет со дня рождения Якова Михайловича Баннова (1924–2015) — человека с уникальной, богатой судьбой, которого в равной степени хорошо помнят и в Пензе, и в Кузнецке.

Он работал в горкоме КПСС, затем — директором школы №2 Кузнецка. После переехал в Пензу: руководил школой №26, в середине 1980-х стал трудиться на кафедре научной организации управления школы Пензенском государственном педагогическом институте им. В. Г. Белинского, где проработал 10 лет. Вёл предмет «Теория и практика в управлении школой», затем самостоятельно разработал новую дисциплину «Теория и практика управления», потом составил программы по курсам «Внутришкольный менеджмент», «Рейтинг учителя», специальному курсу «Менеджмент в школе». В то время это были инновационные курсы...

А родился он 11 декабря 1924 года в селе Журавлиха Саратовской области. Его трудовая биография, как вспоминал Яков Михайлович, началась на второй день после нападения фашистов: сначала он работал комбайнером, затем — помощником комиссара на рытье оборонительных сооружений на берегу Волги близ Хвалынска. На следующий год началась его служба в Красной Армии, о которой он рассказал от первого лица в своей обширной автобиографии. Опубликуем несколько фрагментов, дающих понять, как проходила непростая военная жизнь Якова Михайловича:

— 26 сентября 1942 года Балтайский райвоенкомат призвал в армию 22 юноши, которым к концу года исполнилось бы 18 лет. Назначил меня старшим, вручил пакет документов, с предписанием явиться в город Куйбышев (Самару) в учебную 19-ю стрелковую бригаду войск НКВД, где я и прошел военную подготовку с 28 сентября до 1 декабря.

В числе молодых солдат, имеющих среднее образование, я был направлен в Москву в штаб 23-й стрелковой бригады войск НКВД, а оттуда в 236-й отдельный батальон боевого обеспечения (ОББО), который размещался по ротам. Моя рота находилась на станции Ховрино и обеспечивала работу оперативной службы СМЕРШ в населенных пунктах: Ховрино, Останкино, Химки и других близлежащих сел, а также в поездах Октябрьской железной дороги и на Ленинградском шоссе, включая Солнечногорск и до города Клина.

После моего прибытия в роту, вскоре в нее доставили девять больших ящиков с новыми минометами. Оказалось, что в роте никто не знал, как обращаться с этим оружием. Командир роты капитан Радионов по документам военкомата признал меня технически грамотным, так как до призыва я закончил десятилетку, работал и комбайнером, и трактористом, и приказал: «Даю тебе неделю. Возьми из расчета помощника, научись собирать и разбирать оружие и как им пользоваться. А там посмотрим».

В ящике никаких инструкций не было, кроме желтой бумажки с перечнем основных частей миномета: ствол, тренога, плита, квадрант-угломер, две коробки с минами. Собирать и разбирать я натренировался хорошо, а вот как использовать квадрант-угломер, я долго не мог понять. Почти всю неделю я мучился, даже очень плохо спал. Как-то утром я увидел у ротного на руке часы, и мне сразу ударило в голову, что полуокружность в приборе позволяет наводить миномет в левую или правую сторону, а прямоугольник по гипотенузе наводит ствол вверх-вниз. Потренировался. Доложил командиру роты, что готов все рассказать и показать, как собирается, разбирается и наводится миномет. На следующий день он собрал всех офицеров — 6 человек, помкомвзводов, старшину и заставил меня показать, как надо работать с минометом. После моего рассказа командир роты приказал помкомвзводам проделать то же самое, а потом и офицерам, после чего сам потренировался.

Примерно между 15 и 20 декабря мне присвоили звание «ефрейтор», а потом на отчетно-выборном комсомольском собрании избрали комсоргом роты. Прошел первичные курсы старшего патруля. Потом перед каждым выходом на патрулирование в населенном пункте, или в поезде, или на шоссе получал специальные инструктажи, которые проводились офицерами СМЕРШ, а иногда и ротным командиром или его заместителями. На инструктажах изучал и запоминал действующие в то время паспорта, удостоверения, предписания, справки, а иногда и конкретные фотографии.

Во время патрулирования я обязан был в обращении к подозреваемым в гражданской одежде или военной форме в звании вплоть до полковников произносить: «Патруль войск НКВД, старший патруля ефрейтор Баннов Яков Михайлович. Прошу предъявить документы личности». При этом мои солдаты принимали позу боевой готовности. Задержанных было много, все они доставлялись в комендатуры вокзала Октябрьской железной дороги, станции Ховрино, городов Солнечногорска и Клина.

В ходе такой службы были случаи применения оружия на поражение. Остановлюсь на одном случае. В середине января 1943 года после патрулирования мы возвращались из Солнечногорска в Ховрино на пассажирском поезде Клин-Москва, зашли во второй вагон уже порядочно уставшие. Один солдат говорит: «Товарищ ефрейтор, надо прочесать весь поезд и сдать в комендатуру хотя бы одного, может быть, мы от коменданта по талончику получим». А талончик — это возможность покушать в комендантской столовой. Предложение было принято. Перед тем как зайти в вагон, каждый раз весь патруль сосредотачивался в тамбуре, затем двое быстро входят и почти бегом идут к противоположной двери, потом вхожу я с двумя солдатами. Но не успели солдаты дойти до середины вагона, как мужчина, сидевший около двери, убежал из нее и на ходу выпрыгнул из поезда. Все мы также выпрыгнули, поснимали полушубки и стали стрелять по ногам. Наконец, он падает, переворачивается на спину и начинает палить по нам. У меня мелькнула мысль, что нужно как-то выбить пистолет или ранить его в руку. Я приказал двоим солдатам, находившимся справа и слева от меня, потихоньку ползти к нему, а сам с двумя другими стрелял по руке. После четырех залпов пистолет вылетел у него из руки и утонул в снегу. Мы подскочили, обезоружили его и связали руки. Шпион оказался ранен, кроме руки, еще и в ногу. Мокрые от снега, мы надели полушубки и потащили его по рельсам к полустанку (примерно 3 км), позвонили на станцию Ховрино, откуда за нами приехала дрезина. Описанный случай был моим первым боевым и огневым крещением.

Кроме самостоятельного патрулирования несчетное число раз принимал участие в боевых и не боевых конкретных операциях под руководством офицеров СМЕРШ.

Операция по аресту дезертира осуществлялась в конце декабря 1942 года в поселке Химки. Два офицера СМЕРШ — капитан и лейтенант — и моя группа в пять человек окружили пятистенный шатровой дом по периметру примерно 10х7 метров, с двором около 10 соток, с коровником, конюшней и сараем. В доме оказалась только одна хозяйка. Офицеры после краткого осмотра комнат и шкафов приступили к допросу. Я же приступил к просмотру дворовых построек, уделяя особое внимание чердакам и подвалу. Уделил этому особое внимание, потому что дом и постройки выглядели очень богато, а у меня уже был опыт: отец за два года до войны получил по случаю квартиру для нашей большой семьи (восемь человек) в доме царского офицера. Летом 1942 года мой брат Юрий в 6-летнем возрасте обнаружил на чердаке богатую офицерскую саблю с позолоченным прикладом. Поэтому тщательный обыск чердаков надворных построек и самого дома у меня ассоциировался с тем, что богатые и мыслят одинаково.

После моего доклада о проделанной поисковой работе капитан приказал мне вскрыть пол самой благоустроенной комнаты, что мы с помощью лома и топора и сделали. Спустившись в подполье, я обнаружил обрезки от шинели, ракетницу, винтовку Мосина, пистолет, патронташ с патронами. Все это выложил, а главного не заметил. Да и не мог я тогда догадаться, что под печками выкладывается кирпичный фундамент, а около него может быть схрон.

Капитан приказал лейтенанту обстучать стены, который начал делать это от входной двери из коридора в прихожую, в которой две двери по бокам ведут в правую и левую комнаты, а впереди — тупик. Коридорные стенки при простукивании звучали нормально, а тупиковая — глухо. Капитан сам несколько раз все простукал, объявил, что в тупике схрон и приказал хозяину сдаться. На молчанье в ответ он повторил еще несколько раз. Ответа не последовало, и тогда он приказал мне: «Ефрейтор, дайте очередь из автомата сверху вниз и по центру справа налево. Пусть подыхает в своем ящике». Мгновенно раздался голос: «Сдаюсь…»

При допросе всё выяснилось, по крайней мере, для меня, оперативники всё уже знали. Хотя дезертир вначале все отрицал, но потом он стал подтверждать, что они говорили. А подтверждать стал потому, что его сын на фронте еще воевал, а он, отец, ставит его под удар оказаться в штрафном батальоне.

Как этот подлец стал дезертиром? В ноябре 1941, когда года наши войска перешли в наступление под Москвой, ему было приказано доставить на лошади в санях в госпиталь (не помню в какой, может быть в Ховринский) четырех раненых солдат и лейтенанта. Дезертир из пистолета офицера всех добил, шинели со всех снял и сбросил тела под мост. Утром местные жители обнаружили это злодеяние, но лейтенант был еще жив. Его поместили в госпиталь, а оттуда отправили в Алма-Ату, где он долго не приходил в сознание, а когда очнулся и заговорил, долго не мог вспомнить, что с ним произошло. Только в ноябре 1942 года, год спустя, он постепенно вспомнил все, даже фамилию повозочного и то, что он из Химок.

Оперативникам СМЕРШ дальше было не трудно найти сына на фронте и допросить его, взять под стражу, а в поселковом Совете и милиции выяснить факт, что при встрече с председателем Совета дезертир убил его, но милиция не смогла его тогда найти. А он через свой схрон и пристрой к кирпичному фундаменту сделал туннель между домом и сараем с погребом. При этом сделал небольшую землянку, где он изготавливал обувь, а жена на рынках Москвы продавала ее. Но главное то, что в стене погреба тоже была дверь на случай бегства, которую я тоже не заметил при первом осмотре. Сейчас трудно представить, как я и солдаты негодовали, глядя на дезертирскую мразь.

Для меня это задержание дезертира закончилось экзотикой: как только мы подошли к станции Ховрино, он попросился в туалет, капитан разрешил, предупредил меня, чтобы я смотрел строго, и ушел в помещение. Дезертир долго не выходил из деревянной будочки. Видимо поэтому к нам явились два здоровенных сержанта и спрашивают: «Почему дезертира не ведете в комендатуру?» Я отвечаю: «Он никак не оправится». Один из сержантов открывает дверь и говорит: «Его здесь нет». Мы в шоке, а один из солдат восклицает: «Не испарился же!», заходит в будочку, нагибается и видит, как съежившись, под полом туалета стоит дезертир. Подошедший капитан разрешил нам идти в казарму роты и доложить командиру о результатах задержания дезертира.

Должен заметить, что описанные два факта из жизни молодого солдата очень пригодились в приобретении опыта подобной службы в дальнейшем, даже будучи офицером.

…По окончании погранучилища с августа 1946 года я служил офицером в 261-м полку войск МГБ, затем в дивизионной школе и в учебном отряде по подготовке сержантов войск МГБ в Вильнюсе. Во всех этих частях принимал непосредственное участие по ликвидации бандитизма в Литве. Борьба велась с хорошо организованным национальным подпольем, которое управлялось эмигрантским правительством из Лондона. Вся Литва делилась на округа, а они на районы. Начальникам районов (офицерам бывшей литовской армии) подчинялись боевые отряды до 60 человек, связисты и пособники в селах и городах. Завершая летопись службы в отряде, мне также пришлось в составе всего отряда участвовать на западной Украине в ликвидации двух бандеровских формирований и в части Грузии, нынешней Абхазии.

1952 год. Отряд дважды участвовал на парадах в Вильнюсе: в честь дня Победы и открытия памятника генералу, командующему 3-м Белорусским фронтом Черняховскому, освободившему Литву и разгромившего Кенигсбергскую группировку немцев, погибшему где-то в польской деревне. Что касается парада, то нам, офицерам, выдали по шашке (на фото это видно), и по парадной одежде не только офицерам, но и солдатам, схожей с мундиром гвардейских полков при царе. Автоматы заменили на карабины со штыком, с которыми парадный строй выглядел грозно. Офицеры красиво шагали. Погоны и околыши фуражек — красные — символ войск МВД.

За 11 лет службы в войсках НКВД-МГБ имею награды: орден Отечественной войны, 5 медалей, в том числе «За отвагу» и денежные премии. В 1953 году я был демобилизован в звании капитана, по окончании Высшей партийной школы (ВПШ) при ЦК КПСС мне было присвоено звание майора запаса, а в 2000 году — звание подполковника в отставке. За работу с молодым поколением по гражданской обороне дважды награжден Министром обороны СССР почетными грамотами и знаком «Отличник гражданской обороны».