Самые главные годы в жизни моего дяди. Воспоминания о детстве ученого В. Д. Бондалетова
Елена Шустикова предоставила для публикации свои воспоминания, опубликованные в книге «Страна Бондалетия: Сборник памяти Василия Даниловича Бондалетова (1928–2018), российского лингвиста, профессора Пензенского государственного университета», вышедшей в 2019 году, к годовщине со дня смерти легендарного ученого Педагогического института им. В. Г. Белинского ПГУ.
Эти записи я сделала в 2013 году, после того как Василий Данилович отказал редактору «Самарских судеб», который хотел сделать передачу о его о детстве. Я тогда убеждала, что это надо: «Это нужно знать всем! Ведь Вы — свидетель эпохи». Отказался. Видимо, он всегда, всегда считал в глубине души свое детство «стыдным». Он, будучи заведующим кафедрой, самым молодым профессором, отказался от карьерного роста (проректор по науке), он не был никогда членом КПСС и не хотел туда вступать. Он всегда старался избегать чиновников и политиков.
Я точно знаю, что он никогда и нигде не рассказывал о своем «спецпоселенческом» детдомовском детстве. Все его биографии начинаются со строки: «Родился в 1928 году в селе Самовольно-Ивановка Куйбышевской области. В 1948 году окончил Куйбышевский педагогический институт по специальности „русский язык и литература“». А где эти промежуточные, самые главные для формирования личности годы?
Дело в том, что Анна Павловна, моя бабушка, оставшись без кормильца, вынуждена была двоих детей (а всего их было четверо) отдать временно в детский дом. Вырванные из родного гнезда, самовольно-ивановского тупика, брошенные в топку «спецпоселения», детского дома, в атмосферу голода и лишений, столкнувшись с представителями разных наций и культур (там были поляки, украинцы, белорусы, финны, немцы), Василий и Нина, моя мама, прошли «естественный отбор», не отчаялись, не ушли в небытие, а развили свои лучшие качества. Василию Даниловичу было два года, его сестре, моей матери, — полгода (родилась в сентябре 1930), а Постановление СНК СССР от 01.02.1930 года уже приговорило ее, как и всех ее родных, к спецпоселению в Коми АО. Кулаками их близкие не были, наемную силу не использовали, но после сталинского закона 1929 года волна «раскулачивания» покатилась по всей стране. Мои родные были середняки, но и их раскулачили.
...И вот моя мама и ее семья, а также другие семьи с маленькими детьми, были и беременные женщины, побежденные колхозными активистами «классовые враги», в «телячьих» вагонах едут по железной дороге на место спецпоселения в Коми АО. Моя мама по дороге в Коми заболела оспой (судя по шрамам на ногах и лице эта была именно черная оспа), от которой умерло тогда несколько ехавших на поселение более взрослых детей. Бабушка Аня не скрывала, что с внутренней радостью (одним бесполезным ртом меньше) уже отпела ее...
Это было в Лузе, Архангельской области, где они задержались надолго, ждали, когда вскроется река и можно будет переправиться в Коми. По воспоминаниям Василия Даниловича, жили тогда в полуземлянке, с крыши капала вода. Дальше был Котлас, с крутым берегом, где вещи в лодки спускали по веревкам. А потом какой-то поселок под названием Тундра (такого на карте нет, возможно, это поселок Видзьюяр, ныне нежилой). Там было три дома (бараки), где разместили много семей. В течение дня в бараках оставались одни дети: родители были заняты на лесоповале. В бараке было тесно, сыро и холодно, спали на нарах, тесно прижавшись друг к другу, окна для сохранения тепла были заколочены, через доски в стене был виден свет. Все нары размещались около маленькой печки.
Детские воспоминания стерлись, остались только самые яркие: так, у Василия осталась в памяти одна горькая обида: собака утащила его сапожок, а больше обуви не было, и взять ее было неоткуда. Еще одно яркое воспоминание: морошка, которую отец иногда приносил детям.
Отец был добрым, так, одним словом, вспоминает о нем Василий Данилович. Тундра было последнее место, где вся семья, счастливая семья, была в сборе.
...Похороны отца Василий Данилович помнил. Пятое ноября 1933 года. ...У меня есть фотография этого, 1933 года. ...На фотографии прабабушка, Мануйловна, бабушка Анна Павловна и дети: брат Саша, восьми лет, Василий, которому пять, и трехлетняя Нина. ...Этим детям не суждено уже быть вместе. В глазах у их матери видна твердая решимость: отправить младших в детский дом.
Мы можем как угодно сейчас, в собственное «сытое» время, комментировать это решение. Но тогда, когда ты бесправный «раскулаченный» элемент, у тебя нет мужа, нет дома, нет еды, каждый ребенок воспринимается прежде всего как лишний рот. Василий помнит, как они ехали из Видзьюяра в Гриву. Это место запомнилось тем, что их, детей, там потеряли по дороге, они просто выкатились из повозки. К счастью, нашли. Потом короткое время они жили в поселке Воктыл Сысольского района.
...И вот — детский дом! Василий вспоминает, как они с сестрой на каком-то водном транспорте (открытом, продуваемом, холодном) едут в детские дома, каждый в свой (для детей разного возраста были отдельные детские дома). Василий попал в Зырянский детский дом, где были в основном коми. Поэтому язык коми был знаком ему с детства. Там он пробыл полгода. Первые его воспоминания о детском доме обрывочны: «Всех побрили под машинку... Очень холодно... Дают какие-то взрослые одежды, и каждый пытается в этой куче выбрать что-то наиболее подходящее для себя». Потом — рассказ о том, как их моют под холодным душем, о том, как они зимой спят на сеновале, и здесь же отхожее место.
Через какое-то время его перевели в Ниашорский детский дом. Там он снова был уже вместе с сестрой Ниной, моей мамой. Ответственность за нее и потом за ее семью он чувствовал всю жизнь.
...Старший брат Василий был для моей матери, Нины, долгое время единственным родным человеком, о котором она помнила твердо. Мама Анна Павловна навещала их несколько раз в детском доме, но не называла себя мамой, и эти встречи несли в себе «мучительную недосказанность». На вопрос, заданный Василию Даниловичу в последнем интервью, о том, кто пробудил его интерес к языку, он рассказал о старшем брате.
Старший брат, Александр, счастливчик, которому было 8 лет, остался с матерью. Когда ему исполнилось 14, он бежал со спецпоселения на родину к сестре. На самом деле по закону дети раскулаченных имели право покинуть спецпоселение еще в 1938 году, согласно Постановлению СНК СССР, но им, раскулаченным, никто об этом не говорил.
Анна Павловна, мать, забрала Василия летом 1939 года из детского дома. Он долго не мог назвать ее мамой. А брата принял сразу, во всем подражал ему. Три совместных летних месяца, проведенных вместе с Сашей, были счастливейшими в детской жизни Василия. Они вместе рыбачили. Василий во всем копировал старшего брата. Последний совместный день особенно запомнился. Александр, взрослый, ему 14, отправляется в Куйбышев с малыми деньгами, бежит со спецпоселения. Мама печет ему во дворе, на общей кухне, на дорожку оладушки. Тут кто-то кричит, что лодка уходит. Все бегут, Саша с вещами впереди, быстро прыгает в лодку, и она отправляется. Мама задержалась: складывала оладушки. И вот они с Васей бегут вдоль берега и машут руками Саше, который едет в новую, свободную и прекрасную жизнь. Василий изловчился и бросил оладушки в платочке в сторону лодки, брат поймал последний вещественный предмет — свидетельство материнской любви к старшему, самому дорогому, родному сыну. Они больше никогда не увиделись. Он добрался до Самовольно-Ивановки, об этом пришло письмо через два месяца. Живя у своей старшей замужней сестры Раисы Даниловны, он учился в школе, помогал сестре по хозяйству, работал на колхозных полях.
Писал стихи, был первым поэтом школы. Стихи, они вот передо мной, присланные в письмах матери и брату Василию, написанные красивым почерком, подписанные — «Александр Пламенев». Именно такой литературный псевдоним он себе придумал в 9-м классе, именно под этим псевдонимом печатал их в местной газете «Степная правда». Его стихи Василий Данилович знал наизусть, подражал ему, везде носил с собой, нередко цитировал студентам.
В январе 1943-го Сашу призвали. ...Он погиб на фронте под Смоленском 19 сентября 1943 года, во время танковой немецкой атаки, весь расчет противотанковой пушки был уничтожен бомбой, сброшенной с «Юнкерса».
Василий так вспоминал день, когда он пришел из школы, веселый, с какими-то важными новостями. Мать молча налила ему еды (тюря-затируха) и села напротив, ссутулившись, постаревшая, чужая, протянула письмо-похоронку на брата... Александр прожил очень, очень короткую жизнь, но успел много, очень много. Образ брата для младшего Василия стал практически идеалом, это образ поэта-воина, настоящего героя. В письмах Александра к брату основное пожелание: «Василий! Учись лучше — отличная учеба всегда пригодится!».
Я пытаюсь, как пазл, из обрывочных воспоминаний, из имеющейся самим Василием Даниловичем написанной автобиографии и шестичасовых диктофонных записей собрать картину его детства. Главные качества Василия Даниловича: безграничная любовь к жизни, колоссальная работоспособность и способность преодолевать любые трудности. Где и как это сформировалось? Там. Вот, к примеру, поделюсь с вами историей, рассказанной мне мамой, историей о том, как в 1949 году, будучи аспирантом, Василий Данилович участвовал от педагогического института в Куйбышеве в легкоатлетических соревнованиях. Он стал лучшим в пяти из пяти видов соревнований и выиграл пять из пяти путевок в Ленинград, разыгрывавшихся тогда на межинститутских соревнованиях. 100 метров он пробежал так быстро, что не хватило одной секунды до действующего в тот момент мирового рекорда. Где он так натренировался? Да все там же, в детском доме.
Однажды его навестила мать, Анна Павловна, он четко знал, что это мать, но в беседе с ней не называл ее мамой. Она, уходя, подарила ему фуражечку. Он вернулся в комнату с головным убором. О, фуражечка! ...Самые сильные и ловкие тут же стащили ее у мальчика с головы. Он побежал за ними, пытаясь отнять, но те — в туалет, выбросили ее в «очко». Плакать было нельзя, но в этот момент желание стать самым сильным переросло в твердое намерение. Благо в детском доме день начинается с физзарядки в любую погоду. А на дворе — турник. Все свободное время Василий проводил теперь там, стараясь подтянуться все большее и большее количество раз. В какой-то момент он стал очень сильным, а потом постоянно поддерживал свою физическую форму. В школе, где они учились вместе с поселковыми детьми, Василий был одним из лучших учеников. Авторитет его был велик и у детдомовцев, и у ребят из поселка не только благодаря его знаниям, но не в последнюю очередь благодаря физической силе.
Он через всю жизнь пронес эту способность: любую неприятность и сложность использовать как точку роста. Ему не нужны были внешние мотиваторы: он и только он был ответственен за свою жизнь.
А языки, разные языки (коми, польский, украинский, немецкий) были знакомы ему с детства. Дело в том, что среди раскулаченных были люди разных национальностей, часто высокообразованные, культурные. Они-то и стали учителями и наставниками будущего ученого. Вырванные из привычной среды, они оказались способными щедро делиться с воспитанниками своими знаниями. Языки впоследствии помогли Василию Даниловичу свободно и уверенно вести себя с коллегами из разных стран. Именно поэтому потом «пан профессор» был столь желанным гостем на конгрессе славистов в Польше, на конгрессе финно-угороведов в Финляндии.
Круг его научных интересов был огромен. Разбирая сейчас его записи, я поражаюсь работоспособности своего дяди и широте его интересов.
Люди и следы исчезают, вещи лишаются своего значения, но главное, чтобы они остались в нашей памяти.